Всё начинается с чьей-либо мечты
В одно из пребываний в Москве я, бегающая туда-сюда, звонила Александру и тараторила в трубку:
- Саша, мне надоело. Хочу сидеть у печки. Пить коньяк, который я не люблю. Курить сигареты, которые я люблю. Играть на пианино. Читать. Смотреть на сияющие купола за твоим окном. И молчать. Или ночью говорить о высоком. Саша, у меня даже мечты стали примитивными!
- Ну что ты. Ты приезжай. Будем осуществлять. Только фоно нет.
Приехала.
Через несколько дней моя, пускай и глупая, но совершенно невинная шутка была вдруг встречена Сашиным:
- Прекрати. Не позорься.
- А по-моему, весьма забавно.
- Я не хочу называть тебя дурой.
Вот тут мне стало страшно. Потому что, как ни крути, выправить положение я не могла никак. Для слез и возмущений слишком гордая и сильная, да и не умею я истериками, чисто по-женски так, проблемы решать, не моё. Отступать тоже некуда: забрать слова назад означало бы подчиниться и отказаться от своего мнения, может, и неправильного, но имеющего полное право на существование. А за такое а я сама бы себя уважать перестала, что уж говорить о других.
И Александр, и я понимали, что раз уж столкнулись лбами, то тут до последнего. Я только не понимала, зачем он нас столкнул.
- А это так необходимо? – Твердо, но без вызова, скорее предостерегающе, спрашиваю я.
- Это на языке.
- Я думала, ты лучше контролируешь свою речь.
- А я думал, ты.
- «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам».
- Да.
Мы посмотрели друг другу в глаза, но взгляда никто не отвел. Я вышла из зала. Весь вечер читала мерзкого Паланика и прекрасно понимала, что конфликт далеко не исчерпан, и боялась его продолжения, которое могло привести куда угодно. Такое просто так не остается. Той ночью я уснула в гостиной, Александр, как оказалось, остался в кабинете.
На следующий день мне надо было в Москву. Я, уже с сумкой на плече, захожу к Александру и, не уточняя, на день, на всегда ли, спокойно говорю:
- Я в Москву.
На долю секунды во всегда безупречно контролируемых глазах мелькнуло беспокойство, тут же исчезло. Опять эта звериная игра в гляделки. И Саша, кивнув и тоже не уточняя рамок вопроса, спрашивает не дрогнувшим, естественно, голосом:
- Надолго?
- А надо надолго?
- Это как тебе надо. Я только хотел сказать, пока ты не уехала, что у меня за последние годы появилось плохое качество – я разучился расслабляться, когда кто-то рядом. Кто бы ни был. У меня всегда наготове щит. И срабатывает он автоматически.
- Только у меня против тебя щита никакого нету, Саша. Как и оружия. А если и пикирую, то только соревновательной такой шпагой, с датчиком на закругленном наконечнике, чтобы лампочка загоралась при легком прикосновении, - держа себя в руках, выдыхаю я.
Александр кивает. Молчим. После паузы:
- Тебе помочь?
- Нет, я сама.
- Хорошо. Счастливо.
- Счастливо.
В Москве я впервые задержалась на несколько дней, почти на неделю. Вечера проводила с родителями или пила коньяк с друзьями, гуляла, много думала, переключалась. Не надумала ничего путного, поехала обратно в Петербург. Без предупреждения, как обычно.
Звоню в дверь, махнув рукой на все умные слова и сказав себе: «А, была не была!». На пороге возникает Саша, он еле заметно вздыхает. То ли облегченно, то ли радостно – не знаю, но хорошо вздыхает. Внутри теплеет.
Без слов приветствия он заводит меня в дом и манит за собой: «Пойдем, мне надо тебе кое-что показать. Да не раздевайся, пошли!». Я иду за ним по коридору и, заглядывая в зал, останавливаюсь как вкопанная. Посреди полупустой комнаты стоит рояль. Старенький, потертый, но от этого только ещё более красивый и настоящий черный рояль. Рояль, не пианино! У нас рояль был, только когда мы жили во Франции, я совсем маленькой была, но помню.
- Саша, – не нашлась я.
- Ты как уехала, я в тот же день его перевез. Не прикасался, только настройщика вызвал. Тебя ждет. Я себя ещё накручивал, что если ты не вернешься, он будет мне каждодневным щемящим укором: вот он есть, а я не притронусь, потому что сам дурак.
- Саша, - повторила я.
- Его здесь не хватало, да? И тебя не хватало. Сыграй?
Я села за рояль, откинула крышку, прикоснулась к потертым клавишам. Руки сами заиграли Брамса, Майкопара, какие-то полечки-мазурки. А я смотрела на отражающегося в тусклой поверхности рояля Сашу, который тихо стоял позади и слушал. Долго. Я долго играла. Оказывается, я многое помню. Было уже глубоко за полночь, когда меня сменил Саша и лихо заиграл Рахманинова, на мужской размах аккордов которого не хватает даже моих длинных пальцев.
На следующий день Лена занесла нам ноты, мне – Шопена, Александру – Рахманинова. А уходя, поцеловала меня и быстро шепнула на ухо:
- Я, по-моему, с музыкальной школы не слышала, как Сашка играет. Ты ведь знаешь, его не уговоришь, если не хочет, а он не хотел. А сегодня утром позвонил и попросил ноты. Амелфа, я даже не знаю, что сказать.
Хорошо.
- Саша, мне надоело. Хочу сидеть у печки. Пить коньяк, который я не люблю. Курить сигареты, которые я люблю. Играть на пианино. Читать. Смотреть на сияющие купола за твоим окном. И молчать. Или ночью говорить о высоком. Саша, у меня даже мечты стали примитивными!
- Ну что ты. Ты приезжай. Будем осуществлять. Только фоно нет.
Приехала.
Через несколько дней моя, пускай и глупая, но совершенно невинная шутка была вдруг встречена Сашиным:
- Прекрати. Не позорься.
- А по-моему, весьма забавно.
- Я не хочу называть тебя дурой.
Вот тут мне стало страшно. Потому что, как ни крути, выправить положение я не могла никак. Для слез и возмущений слишком гордая и сильная, да и не умею я истериками, чисто по-женски так, проблемы решать, не моё. Отступать тоже некуда: забрать слова назад означало бы подчиниться и отказаться от своего мнения, может, и неправильного, но имеющего полное право на существование. А за такое а я сама бы себя уважать перестала, что уж говорить о других.
И Александр, и я понимали, что раз уж столкнулись лбами, то тут до последнего. Я только не понимала, зачем он нас столкнул.
- А это так необходимо? – Твердо, но без вызова, скорее предостерегающе, спрашиваю я.
- Это на языке.
- Я думала, ты лучше контролируешь свою речь.
- А я думал, ты.
- «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам».
- Да.
Мы посмотрели друг другу в глаза, но взгляда никто не отвел. Я вышла из зала. Весь вечер читала мерзкого Паланика и прекрасно понимала, что конфликт далеко не исчерпан, и боялась его продолжения, которое могло привести куда угодно. Такое просто так не остается. Той ночью я уснула в гостиной, Александр, как оказалось, остался в кабинете.
На следующий день мне надо было в Москву. Я, уже с сумкой на плече, захожу к Александру и, не уточняя, на день, на всегда ли, спокойно говорю:
- Я в Москву.
На долю секунды во всегда безупречно контролируемых глазах мелькнуло беспокойство, тут же исчезло. Опять эта звериная игра в гляделки. И Саша, кивнув и тоже не уточняя рамок вопроса, спрашивает не дрогнувшим, естественно, голосом:
- Надолго?
- А надо надолго?
- Это как тебе надо. Я только хотел сказать, пока ты не уехала, что у меня за последние годы появилось плохое качество – я разучился расслабляться, когда кто-то рядом. Кто бы ни был. У меня всегда наготове щит. И срабатывает он автоматически.
- Только у меня против тебя щита никакого нету, Саша. Как и оружия. А если и пикирую, то только соревновательной такой шпагой, с датчиком на закругленном наконечнике, чтобы лампочка загоралась при легком прикосновении, - держа себя в руках, выдыхаю я.
Александр кивает. Молчим. После паузы:
- Тебе помочь?
- Нет, я сама.
- Хорошо. Счастливо.
- Счастливо.
В Москве я впервые задержалась на несколько дней, почти на неделю. Вечера проводила с родителями или пила коньяк с друзьями, гуляла, много думала, переключалась. Не надумала ничего путного, поехала обратно в Петербург. Без предупреждения, как обычно.
Звоню в дверь, махнув рукой на все умные слова и сказав себе: «А, была не была!». На пороге возникает Саша, он еле заметно вздыхает. То ли облегченно, то ли радостно – не знаю, но хорошо вздыхает. Внутри теплеет.
Без слов приветствия он заводит меня в дом и манит за собой: «Пойдем, мне надо тебе кое-что показать. Да не раздевайся, пошли!». Я иду за ним по коридору и, заглядывая в зал, останавливаюсь как вкопанная. Посреди полупустой комнаты стоит рояль. Старенький, потертый, но от этого только ещё более красивый и настоящий черный рояль. Рояль, не пианино! У нас рояль был, только когда мы жили во Франции, я совсем маленькой была, но помню.
- Саша, – не нашлась я.
- Ты как уехала, я в тот же день его перевез. Не прикасался, только настройщика вызвал. Тебя ждет. Я себя ещё накручивал, что если ты не вернешься, он будет мне каждодневным щемящим укором: вот он есть, а я не притронусь, потому что сам дурак.
- Саша, - повторила я.
- Его здесь не хватало, да? И тебя не хватало. Сыграй?
Я села за рояль, откинула крышку, прикоснулась к потертым клавишам. Руки сами заиграли Брамса, Майкопара, какие-то полечки-мазурки. А я смотрела на отражающегося в тусклой поверхности рояля Сашу, который тихо стоял позади и слушал. Долго. Я долго играла. Оказывается, я многое помню. Было уже глубоко за полночь, когда меня сменил Саша и лихо заиграл Рахманинова, на мужской размах аккордов которого не хватает даже моих длинных пальцев.
На следующий день Лена занесла нам ноты, мне – Шопена, Александру – Рахманинова. А уходя, поцеловала меня и быстро шепнула на ухо:
- Я, по-моему, с музыкальной школы не слышала, как Сашка играет. Ты ведь знаешь, его не уговоришь, если не хочет, а он не хотел. А сегодня утром позвонил и попросил ноты. Амелфа, я даже не знаю, что сказать.
Хорошо.
-
-
26.01.2007 в 09:47-
-
26.01.2007 в 22:23но все хорошо. у меня здесь теперь рояль. мы играем. гостям или себе.
а без таких "разборов полетов", наверное, и никак. в привычку, конечно, это ни в коем случае превращать. но я много думала обо всем об этом и решила, что вот так вот оторвано от действительности, как у меня с бывшим мужем было, тоже нельзя - тут слишком велика доля иллюзорности и дорисованности, и в какой-то момент этот карточный домик и рушится, потому что держится на домыслах.
я говорю сейчас грубо и примитивно по той простой причине, что я только что с самолета и устала. я ни о чем не жалею и счастлива, что с Артемом все было именно так, а не иначе. но если анализировать отвлеченно, то, пожалуй, всё как я сказала.
-
-
28.01.2007 в 10:18