Всё начинается с чьей-либо мечты
Звонит мне сегодня (уже вчера) Александр, который никогда, ну никогда не называет меня по имени, и бодрым голосом, видимо, выспавшись к полудню, приветствует:
- Здравствуй, Мэлькин! Как живешь?
Я начинаю рассказывать, что с утра красивая, в пышной весенней юбке, на каблуках, в легком плаще а-ля Одри Хепберн, поехала в салон стричься, оттуда на заправку с окнами нараспашку, заметно укоротившиеся волосы развеваются на ветру. И вот я такая вся из себя отхожу от окошка оплаты за заправке, иду к машине, кладу в сумку, полную разных листочков и ксероксов, кошелек, как вдруг у меня падают ключи. Я наклоняюсь, чтобы их поднять, и у меня распахивается сумка. И из нее красивейшим и богатейшим веером вылетают все нужные бумажки:
- А я, приехавшая этакой леди, как полная дура, Сашка, с этой юбке, начинаю прыгать за ними, стучу каблучками, а ведь бесполезно, но прыгаю, не стоять же. И вся заправка смотрит и смеется, Саш, смотрит и смеется!
- По-моему, в этот момент леди собой любуется, - совершенно по-доброму улыбается на том конце Саша.
И я понимаю, что ведь да. Всегда когда рассказываешь такое в шутку, в душе выставляешь себя в красивом свете. Как всегда он говорит то, о чем я и не задумывалась. Но теплота в голосе перебивает осознание себя глупой.
- Да, Сашенька, ты очень чуток. Но, как всегда, прав. – Сдаюсь я, - а разве же это плохо? В какой-то мере мы тогда постоянно собой любуемся.
- Часто, впрочем, это смешно, получается дешевый капустник. Но тебя украшает.
- О, комплимент!
- Да из моих сахарных все комплимент, маленький.
Этим «маленький» он умеет смягчать всякую шутку до такой степени, что я ищу ближайшую стенку, чтобы прислониться и по ней благополучно сползти.
Завтра восстанавливать улетевшие бумажки, послезавтра за город к друзьям, а в ночь на воскресенье, уже в 00:50, кажется, поезд, тыдых-тыдых, тыдых-тыдых.
- Здравствуй, Мэлькин! Как живешь?
Я начинаю рассказывать, что с утра красивая, в пышной весенней юбке, на каблуках, в легком плаще а-ля Одри Хепберн, поехала в салон стричься, оттуда на заправку с окнами нараспашку, заметно укоротившиеся волосы развеваются на ветру. И вот я такая вся из себя отхожу от окошка оплаты за заправке, иду к машине, кладу в сумку, полную разных листочков и ксероксов, кошелек, как вдруг у меня падают ключи. Я наклоняюсь, чтобы их поднять, и у меня распахивается сумка. И из нее красивейшим и богатейшим веером вылетают все нужные бумажки:
- А я, приехавшая этакой леди, как полная дура, Сашка, с этой юбке, начинаю прыгать за ними, стучу каблучками, а ведь бесполезно, но прыгаю, не стоять же. И вся заправка смотрит и смеется, Саш, смотрит и смеется!
- По-моему, в этот момент леди собой любуется, - совершенно по-доброму улыбается на том конце Саша.
И я понимаю, что ведь да. Всегда когда рассказываешь такое в шутку, в душе выставляешь себя в красивом свете. Как всегда он говорит то, о чем я и не задумывалась. Но теплота в голосе перебивает осознание себя глупой.
- Да, Сашенька, ты очень чуток. Но, как всегда, прав. – Сдаюсь я, - а разве же это плохо? В какой-то мере мы тогда постоянно собой любуемся.
- Часто, впрочем, это смешно, получается дешевый капустник. Но тебя украшает.
- О, комплимент!
- Да из моих сахарных все комплимент, маленький.
Этим «маленький» он умеет смягчать всякую шутку до такой степени, что я ищу ближайшую стенку, чтобы прислониться и по ней благополучно сползти.
Завтра восстанавливать улетевшие бумажки, послезавтра за город к друзьям, а в ночь на воскресенье, уже в 00:50, кажется, поезд, тыдых-тыдых, тыдых-тыдых.