Всё начинается с чьей-либо мечты
К Александру приехал друг. Очень хороший его друг, еще со времен юности, таких у Саши осталось совсем мало. В то время у Саши был безумный рабочий аврал, а мы с Денисом гуляли, разговаривали, знакомились, а вечерами большой компанией играли у нас с Сашей в покер.
Я в шутку спрашивала Сашу, не ревнует ли он, ведь с Денисом в последнее время я проводила чуть ли не больше времени, чем с ним. Саша отвечал своим неповторимо спокойным голосом и целовал сухими губами куда придется и никогда не промахивался.
Я всегда более раскрепощена в английском, нежели в русском, это язык откровенности. Не той сокрытой и потаенной, заключенной глубоко и оттого неловкой, это язык той вызывающей простоты, которая в мыслях здесь и сейчас, искренней и лишенной, впрочем, доли красоты, но вместе с тем и пафоса. И в один из вечеров, когда гости разошлись, а Саша отошел на кухню выкурить предутреннюю сигарету, на меня смотрят эти глаза с чертовщинкой самоуверенного, что всегда привлекательно в мужчинах, Дениса и он произносит, почти не понижая тона:
- You cannot exist. I mean, for real. You’re a miracle that people dream about, but can never touch. Like flush royal. Everybody knows, no one ever gets.
- Can I ask you something?
- Private and serious?
- No. About poker.
- Go ahead.
- When you get a flush royal, you see it right in front of you, do you play or fold?
- When these are my opponent’s cards, I fold.
- You’re a fool.
Я ушла курить в другую комнату. И ругала себя. И ругала Сашу за то, что допустил это, позволил, не уберег, не оградил меня, такую глупую, дал эту свободу, как взрослым и сознательным людям, хоть его ругать и не за что. Ругала Дениса формально за то, что свалился, как снег на голову, и все разрушил, а в действительности только за это чертово благородство. И снова себя за то, что не устояла, увлеклась, как девочка.
Я уехала в Москву.
- Саша, ничего не было.
- Я знаю.
- Правда.
- Я вижу, Лени, я вижу.
Он видит, я знаю. И ему даже не пришлось ничего объяснять, а даже если бы и пришлось, я бы не смогла. Мне нечего сказать. Мне даже себе сказать нечего.
Только я в Москве. Одна.
Я думаю о Денисе, который не написал мне ни одной, даже самой сухой, смски за последние 10 дней, а я успела так к его повсеместному присутствию привыкнуть, что у меня самая настоящая ломка, мне кажется бессмысленным все, что я вижу вокруг, ведь мне даже некому рассказать, «как легко нам дышать от того, что подобно растенью в чьей-то жизни чужой мы становимся светом и тенью» и как же тяжело, когда самое важное для тебя дыхание тебе совершенно неподвластно и ты даже его не ощущаешь.
Я думаю о Саше, с которым мне хорошо так, как не было ни с каким другим мужчиной, с которым я чувствую себя королевой и в то же время маленькой девочкой, и в то же время красивой юной девушкой, и любимой женщиной, и интересным собеседником, и балующейся девчонкой, и обворожительной барышней, и сексуальным объектом, и всем, чем только пожелаю сама и пожелает он. Этому всему научил меня он. Всем этим я стала благодаря ему. И, возможно, сейчас совершила-совершаю самую огромную ошибку в своей жизни.
Я думаю об этом, а потом снова смотрю на телефон в надежде увидеть мигающую лампочку, уведомляющую о том, что написал Денис.
На выходных уехала за город с полунезнакомой, но отличной компанией, начала день с виски, продолжила коньяком, залила вином и спать ушла с пивом и бутылкой воды на утро. И было так паршиво, видимо, внутри, что к моему огромному удивлению даже такая гремучая смесь не возымела отрицательного действия, только расслабила, как надо, и так приятно вскружила голову.
Там же закрутила с симпатичным парнем, ловеласом и повесой, он родился со мной в один день, только пятью годами раньше, днем он работает, вечерами гуляет и чудит настолько невероятным образом, что о нем слагают легенды, ночами кадрит девочек.
Накануне моего приезда туда мне сказали держаться от него подальше. Когда увидели, что предупреждения действия не возымели, просили одуматься: «Амелфа, это же не для тебя, очнись!». В ответ я бросала взгляд на телефон, убеждалась в том, что заветная лампочка не горит, я проверяла, есть ли деньги на счету, они, черт возьми, были, но звонков не было, тогда я удерживала себя от звонка, залпом допивала оставшееся в стакане и посылала все к черту. Нет уж. Я буду держаться ближе. Клин клином.
С ним легко как никогда. Мы разные как никто. Мы не можем друг друга обидеть. Не можем не понять, потому что не можем понять. Не можем требовать. Не можем чего-то ждать и идеализировать. Не можем не оправдать ожиданий.
Мне четвертый день хорошо, когда он есть. И ничуть не хуже, когда его нет.
Но каждый раз, когда на моем лице появляется улыбка или мне нравится собственное отражение в зеркале, я вспоминаю Сашу. Я люблю его за то, какая я.
И каждый раз, когда где-то поблизости вибрирует телефон, все сжимается от мысли о Денисе. Я хочу, кажется, любить его просто так.
Я дура. Я такая дура.
Я в воскресенье улетаю в Токио до конца месяца, вчера получила все необходимые документы. Там не работают телефоны нашей системы. И это самое лучшее, что только может быть. Никаких контактов в свой день рождения. Ни с кем.
И я представить себе не могу, что будет по возвращению.
Но я хочу убежать. Чтобы не ждать этих звонков. Чтобы не останавливать себя каждый раз, когда хочется написать первой, и не сбрасывать много раз написанное. Одним махом лишить себя напрочь этой возможности. Я не успела выучить его телефон. И оставлю его в Москве.
А там, быть может, все и образуется. Мне хочется верить в то, что там, наверху, что-то нам предначертано. Тогда все должно образоваться. Вот и посмотрим.
А сейчас мне отвратительно. У меня тает лед в бокале с виски-колой в соотношении один к одному. И еще осталось несколько сигарет на подоконнике. Если выпью побыстрее, позвоню тому самому, с кем легко и не больно.
Я дура, я знаю.
Я в шутку спрашивала Сашу, не ревнует ли он, ведь с Денисом в последнее время я проводила чуть ли не больше времени, чем с ним. Саша отвечал своим неповторимо спокойным голосом и целовал сухими губами куда придется и никогда не промахивался.
Я всегда более раскрепощена в английском, нежели в русском, это язык откровенности. Не той сокрытой и потаенной, заключенной глубоко и оттого неловкой, это язык той вызывающей простоты, которая в мыслях здесь и сейчас, искренней и лишенной, впрочем, доли красоты, но вместе с тем и пафоса. И в один из вечеров, когда гости разошлись, а Саша отошел на кухню выкурить предутреннюю сигарету, на меня смотрят эти глаза с чертовщинкой самоуверенного, что всегда привлекательно в мужчинах, Дениса и он произносит, почти не понижая тона:
- You cannot exist. I mean, for real. You’re a miracle that people dream about, but can never touch. Like flush royal. Everybody knows, no one ever gets.
- Can I ask you something?
- Private and serious?
- No. About poker.
- Go ahead.
- When you get a flush royal, you see it right in front of you, do you play or fold?
- When these are my opponent’s cards, I fold.
- You’re a fool.
Я ушла курить в другую комнату. И ругала себя. И ругала Сашу за то, что допустил это, позволил, не уберег, не оградил меня, такую глупую, дал эту свободу, как взрослым и сознательным людям, хоть его ругать и не за что. Ругала Дениса формально за то, что свалился, как снег на голову, и все разрушил, а в действительности только за это чертово благородство. И снова себя за то, что не устояла, увлеклась, как девочка.
Я уехала в Москву.
- Саша, ничего не было.
- Я знаю.
- Правда.
- Я вижу, Лени, я вижу.
Он видит, я знаю. И ему даже не пришлось ничего объяснять, а даже если бы и пришлось, я бы не смогла. Мне нечего сказать. Мне даже себе сказать нечего.
Только я в Москве. Одна.
Я думаю о Денисе, который не написал мне ни одной, даже самой сухой, смски за последние 10 дней, а я успела так к его повсеместному присутствию привыкнуть, что у меня самая настоящая ломка, мне кажется бессмысленным все, что я вижу вокруг, ведь мне даже некому рассказать, «как легко нам дышать от того, что подобно растенью в чьей-то жизни чужой мы становимся светом и тенью» и как же тяжело, когда самое важное для тебя дыхание тебе совершенно неподвластно и ты даже его не ощущаешь.
Я думаю о Саше, с которым мне хорошо так, как не было ни с каким другим мужчиной, с которым я чувствую себя королевой и в то же время маленькой девочкой, и в то же время красивой юной девушкой, и любимой женщиной, и интересным собеседником, и балующейся девчонкой, и обворожительной барышней, и сексуальным объектом, и всем, чем только пожелаю сама и пожелает он. Этому всему научил меня он. Всем этим я стала благодаря ему. И, возможно, сейчас совершила-совершаю самую огромную ошибку в своей жизни.
Я думаю об этом, а потом снова смотрю на телефон в надежде увидеть мигающую лампочку, уведомляющую о том, что написал Денис.
На выходных уехала за город с полунезнакомой, но отличной компанией, начала день с виски, продолжила коньяком, залила вином и спать ушла с пивом и бутылкой воды на утро. И было так паршиво, видимо, внутри, что к моему огромному удивлению даже такая гремучая смесь не возымела отрицательного действия, только расслабила, как надо, и так приятно вскружила голову.
Там же закрутила с симпатичным парнем, ловеласом и повесой, он родился со мной в один день, только пятью годами раньше, днем он работает, вечерами гуляет и чудит настолько невероятным образом, что о нем слагают легенды, ночами кадрит девочек.
Накануне моего приезда туда мне сказали держаться от него подальше. Когда увидели, что предупреждения действия не возымели, просили одуматься: «Амелфа, это же не для тебя, очнись!». В ответ я бросала взгляд на телефон, убеждалась в том, что заветная лампочка не горит, я проверяла, есть ли деньги на счету, они, черт возьми, были, но звонков не было, тогда я удерживала себя от звонка, залпом допивала оставшееся в стакане и посылала все к черту. Нет уж. Я буду держаться ближе. Клин клином.
С ним легко как никогда. Мы разные как никто. Мы не можем друг друга обидеть. Не можем не понять, потому что не можем понять. Не можем требовать. Не можем чего-то ждать и идеализировать. Не можем не оправдать ожиданий.
Мне четвертый день хорошо, когда он есть. И ничуть не хуже, когда его нет.
Но каждый раз, когда на моем лице появляется улыбка или мне нравится собственное отражение в зеркале, я вспоминаю Сашу. Я люблю его за то, какая я.
И каждый раз, когда где-то поблизости вибрирует телефон, все сжимается от мысли о Денисе. Я хочу, кажется, любить его просто так.
Я дура. Я такая дура.
Я в воскресенье улетаю в Токио до конца месяца, вчера получила все необходимые документы. Там не работают телефоны нашей системы. И это самое лучшее, что только может быть. Никаких контактов в свой день рождения. Ни с кем.
И я представить себе не могу, что будет по возвращению.
Но я хочу убежать. Чтобы не ждать этих звонков. Чтобы не останавливать себя каждый раз, когда хочется написать первой, и не сбрасывать много раз написанное. Одним махом лишить себя напрочь этой возможности. Я не успела выучить его телефон. И оставлю его в Москве.
А там, быть может, все и образуется. Мне хочется верить в то, что там, наверху, что-то нам предначертано. Тогда все должно образоваться. Вот и посмотрим.
А сейчас мне отвратительно. У меня тает лед в бокале с виски-колой в соотношении один к одному. И еще осталось несколько сигарет на подоконнике. Если выпью побыстрее, позвоню тому самому, с кем легко и не больно.
Я дура, я знаю.