кляксочки

Глубокой ночью, уже совсем перед сном, Александр рассказывает мне о сомнениях девушки Вали в необходимости защиты диссертации и о его невмешательстве в вопрос, вынесенный ею на обсуждение с ним как с человеком более разумным и опытным. Мне обидно, потому что знаю, как иногда сложно заставить себя что-то сделать, но надо. Диссертация кажется мне таким делом, которое надо.
- Лени, тебе нравится, когда тебе что-то навязывают? – Перебивает мой поток речи Александр.
- Нет. Но ты можешь просто высказаться за. Она ведь тебя послушает!
- Послушает. И это будет не ее решение. А моё. А ей сейчас хорошо в уверенности в обратном. Так лучше. Ты ведь знаешь, я верю в то, что нас там сверху подталкивают в нужную сторону.
- Но диссертация в любом случае лишней никогда не будет!
- Если передумает, возьмет и защититься.
- Но почему не сейчас?!
Я не знаю, почему так остро ставлю вопрос. Наверное, потому что сама мучительно рассуждаю на тему необходимости защиты в свое время. Саша чувствует, что моя оборона ослабевает, и прижимает меня к себе покрепче:
- Тебе утром будет стыдно за то, какая ты ночью была серьезная.
А наутро первое, что я слышу, - его шутливый голос:
- Ну что, стыдно?
- Да, - честно улыбаюсь я.

@темы: Петербург

---

важное. очень.

Александр научил говорить о сексе, не понижая голоса. Думать о сексе, не отводя глаз. Сделал секс частью жизни, приятной, вовсе не смущающей, естественной.
Показал, что многое является естественным. Научил быть смелее и сделал меня увереннее в себе. Теперь и я понимаю, что спокойствие – действительно самое эффективное и умное оружие. Он научил меня быть собой, не подстраиваясь, и вести себя так, как я хочу, а не так, как от меня этого ждут.
Мне сейчас одновременно и спокойнее, и свободнее – поразительно.
Я чувствую, что у меня не связаны руки, что я могу делать, что хочу. Но при этом я так уверенна в чем-то таком, чему не требуется определения, что выходки не нужны. Спокойствие как данность обеспечивает достаточность воли как возможности. Т.е. будучи спокойным, не хочется проверять, важно само осознание возможностей.
Прекрасное сочетание. Удивительное.

@темы: Петербург

---

Москва или ах, да, я же ещё и студент)

Все же я не ошиблась с научным руководителем, отдав предпочтение не и мэтрам своего дела, а молодому и энергичному человеку. Хоть многие и качали головами, мол, Амелфа, ты его и выловить-то не сумеешь из его дел, никогда не знаешь, где он и не отменит ли встречу. Этим и привлек. Как говорит Александр, контакт.
С научником в результате мы встретились на этой неделе и не в тесной аудитории где-нибудь между парами, а в кофейне в центре Москвы, уже сильно под вечер. Курили, пили кофе и премило вели деловые переговоры. Обсудив в общих чертах тему моего исследования, мы оба остались очень довольны договоренностью о нашей новой встрече: договоренность эта получилась выгодно расплывчатой для нас обоих. Безо всякой конкретики, мы сошлись за созвоне через пару недель. Николай Александрович улыбался:
- Мне говорили, что вы и в городе-то нечасто.
- И меня предупреждали, что вас никак не выловить, - возвращаю улыбку я.
- Да, бывает непросто. И всё же, вы не москвичка? – Дело обсудили, разговор приобретает совершенно светский характер.
Как редко на научных факультетах МГУ встречаются не оторванные от реальности люди! При всем моем уважении к поглощенным своим делом научным деятелям, я очень рада, что мой научник все же в первую очередь человек. Я отвечаю:
- Москвичка. Но сейчас бОльшую часть времени сейчас провожу в Санкт-Петербурге.
- Надо же. Все к центру двигаются, а вы…
- А я к любимому человеку.
- Он там учится? – После пары секунд, потребовавшихся для того, чтобы переварить мой ответ, уточняет Николай Александрович.
- Нет, он уже не учится – он старше. Работает.
Он смотрит несколько изумленно, я наивно улыбаюсь. Неопределенный кивок головой и искреннее, как мне показалось:
- Ну что ж, удачи вам. Молодость – штука прекрасная, особенно, если получается ее поворачивать в наслаждение.
- В наслаждение получается.
- Так, Караваева! Я абстрактно говорю, а не как вы, об узеньких и весьма конкретных удовольствиях! – Пошлит немного он, но тем самым снижает возникший пафос.
- Я тоже абстрактно! - Смеюсь я.
- Ага. Вижу я ваши абстракции.
- Прямо так уж и видите? – Пожалуй, слишком смело возвращаю фривольность я.
Но вольность мне прощается. Он смотрит на меня шутливым взглядом а-ля «и как же тебе не стыдно», я начинаю смеяться. Он тоже смеется и только якобы осуждающе, а на самом деле изумленно качает головой.
Сработаемся.

@темы: Москва

---

переправа, переправа

Приехала к Александру. Первое время он всячески щерился на мой такой экстренный приезд и чрезмерно бдительную заботу. Потом пришел в себя. Сразу стало понятно, что мой приезд стал не столько обереганием и какой-то поддержкой, сколько таким ударом по голове, стимулирующим это back to life. Такой человек, как Саша, не может при женщине (я – женщина? мама мия!) быть слабым. Получилась встряска, немой укор и призыв «будь мужчиной». Сработало почти тут же. Ну, так, так так.
Пробыла до понедельника.
Выяснилось, что помимо той истории с автокатастрофой есть ещё неприятность. Саша очень любит свою (хоть и съемную, но очень его) квартиру. Ещё бы ее не любить: огромная площадь под высоким потолком в центре Петербурга, громадные окна, старинные двери и камин, камин! Но даже не в этом смысл. Квартира настолько его, настолько они друг другу подходят, что я не знаю, как объяснить. Он идеально в нее вписывается. В эту полупустоту, в этот простор, размах и некоторую гордецкую холостяцкость стен. Они у меня в голове неразрывны. А сейчас неожиданно выяснилось, что на год нужно съезжать. Александр договорился насчет въезда обратно следующей осенью, но пока-то придется жить в новой, совсем_не_такой квартире. Саша показал мне её, она светлая, большая, но не та. Тоскливо уезжать – даже мне, а ему-то как должно быть. Он вручил мне ключ от новой и на мои попытки помочь усмехнулся: «Звездочка, по-твоему, таскающая что-то женщина – это именно то, что мне нужно для праздного любования?». Договорились (он умеет говорить тоном, не терпящим возражений), что пока я уезжаю в Москву доделывать дела, Александр перевозит вещи, там заканчивают ремонт. А потом я приезжаю, и мы начинаем обустраиваться.
На выходные в Питер приезжала ещё одна знакомая Александра,на этот раз просто знакомая. Наташа примерно его возраста; несмотря на то, что она далеко живет, они давно и довольно хорошо друг друга знают, и общение у них заведено удивительно для Александра фривольное: шутливый эротизм в оценках, охи-ахи, прозрачные якобы намеки, взгляды в_пол_в_угол_на_предмет, на колени. Но всё настолько при всём при этом смешно, что я без капли ревности улыбалась таким их штукам. Прощаясь как-то вечером, уже в дверях, после секундного промедления Наташа сказала:
- Мне рассказывали твои питерские, что ты похорошел. Но чтобы так! Сколько мы не виделись, год?
- Чуть больше – с прошлого лета.
- Чуть больше – неважно. Удивительно.
Саша улыбается в ответ, притягивает меня к себе и, поцеловав, произносит «Да», словно говоря таким поведением, что вот она причина, перед вами. Вспышечно счастливый момент.
И всё неплохо, но всё же он звонит сегодня и между делом вздыхает: «К этим окнам так сложно приспосабливать кормушку». А я даже сквозь мысли о переезде улыбаюсь: да, у него всегда на окне кормушка для птиц.

@темы: Москва

---

ужасы

В Москве до сих пор. Непривычно долго. Выяснила, что оказывается порядочным и сознательным студентам и сотрудникам болеть долго нельзя. Это что-то фантастическое. Мои приезды на день-два устраивают, в общем-то, с какими-то скидками и оговорками и моих начальников по Университету, и по работе. А когда на звонок «Амелфа, отчетность, отчетность, не подзабыли, надеюсь? Со дня на день жду отчета о результатах» я отвечаю, что в ближайшие дни никак, начинается вселенская просто паника. Приехала сюда, и началась какая-то карусель. Мама наливает вечерами чай и кладет рядом таблетку валерьянки (даже во время развода непростого для меня успокоительных не пила, а тут - нате).
И тут плюс ко всей небывало сумасшедшей гонке меня начинает пугать Александр. Я звоню, он пьян. Звоню опять, вокруг шум, ничего внятного. Днем застаю дома и слышу не от кого-то там, а от надежды-опоры-настоящего_мужчины Александра слова о заброшенности и безнадежности. А заявление «И я совершенно себе не представляю, что делать дальше, Ами. Совершенно» и напрочь выбивает меня из колеи.
- Саша, что-то случилось? Саша, милый, что с тобой? Сашенька?
- Ничего.
- Саша, хороший мой, что-то не так?
- Ами, - морщится на мое наседочное беспокойство на том конце он. – Я доволен своим прошлым, своим настоящим, ты же знаешь. Но я не представляю, что делать с будущим.
И опять сутки никакой связи.
Это настолько на него не похоже, что я от безысходности делаю несвойственное для себя – решаю звонить не ему, а его знакомым. Набираю номер Димы, его хорошего приятеля. Спрашиваю, не случилось ли чего. Дима какое-то время мнется и все же отвечает:
- Он чуть не погиб на днях, Мел. - Я не в силах что-то сказать, а Дима продолжает, - он чудом спасся. Подробностей не знаю, но они ехали с Женькой с Таниной дачи, и прямо перед ними одна машина влетела в другую, скорость ты представляешь на трассе. И все это безумие, удар за ударом… В общем, их каким-то чудом вытолкнуло с дороги, при этом не перевернув и спасительно бросив подальше от этого ужаса на трассе.
Потрясенная я не помню сколько просидела просто глядя перед собой. Потом стала дрожащими руками набирать Сашин номер. Пока дозвонилась, хоть немного успокоилась:
- Это правда? Всё правда? И ты не сказал? Почему ты не сказал? Саша, не молчи!
- Ох, женщины. Вопрос на вопросе. – Уходит от ответа он.
- Саша!! Почему ты мне ничего не сказал?
- А что говорить? – Медленно-похмельным, видимо, голосом отзывается он, - никаких эмоций, вообще. Пусто, как дырка посреди нуля. Только вопросов много откуда-то.
Завтра лечу в Питер.
Непросто.

@темы: Москва

---

3 weeks ago

Алена надменна, холодна, высокомерна. Она хороша в этом. Короткие темные волосы, остренький нос, колючий взгляд, немного заикания – детали, хорошо мне знакомые по упоминаниям женщин Сашиного прошлого. Повторяющиеся детали. Столь отличные от меня.

У них была красивая история, совсем короткая, но красивая. Пара недель. Но в разговорах то тут, то там: его гравюры, висящие у нее дома, её фото-выставка в родном городе «Прошлым – тебе и году».

Вчера Алена попросила у Александра какие-то фотографии, и вот они искали нужное, а я смотрю на экран его компьютера, а там рядом с ним одни брюнетки, брюнетки, короткие темные волосы, высокие девушки с короткими стрижками, темные волосы, темные волосы – везде.

Сквозь заносчивые жесты Алены в сторону Саши иногда пробивается что-то кошачье, едва уловимое, плавное, мне неуютно, неуютна эта естественность между ними, неуютна эта связь, не вмещающая меня. Я ругаю себя, отгоняю такие мысли и улыбаюсь.

Прихожу домой с работы, выясняю, что после нескольких очень насыщенных дней температура под 38, а в середине недели надо в Москву. Звоню Александру, говоря, что не смогу пообедать с ним, Аленой и ещё какими-то людьми, говорю бодрым голосом, объясняю всё работой. Хочу убраться, но вместо этого лежу в гостиной, под пледом, в каком-то его шарфе, слушаю музыку на его ноуте и пью горячий чай. Через какое-то время, довольно скоро, приходит Александр, ругает меня за то, что соврала насчет работы, я лежу молча. Саша знакомым мне быстрым и все отмечающим взглядом осматривает меня, всплескивает руками, кивая на шарф:

- Ами, это же не шерсть. Лежи, я сейчас.

В этот момент на домашний звонит Алена со словами (сказанными – не могу не отметить – несколько по-хозяйски):

- Амелфа, передай Саше, чтобы он проверил почту. Как можно скорее. Буду очень благодарна. Он же дома?

- Да. Хорошо, Алена.

Откашливаюсь и как можно громче зову Александра, копошащегося в коридоре:

- Саша, Алена просила как можно скорее проверить почту.

- Сейчас, - доносится из-за двери. – Войди пока на мою почту.

Я знаю его пароли, это правда. И честно ни разу ими не пользовалась. Сейчас соблазн велик, но я сдерживаю себя, вбиваю ник, пароль, вижу непрочитанное от Алены и, даже не читая заголовка, отворачиваю ноутбук. Входит Саша, снимает с меня один шарф, кидает его на спинку кресла, укутывает меня другим. Садится на краешек дивана читать письмо. Оно короткое, он быстро пробегает его глазами и, коснувшись моей руки, словно говоря, что он сейчас придет, встает и направляется к выходу из комнаты. Он уже вышел, когда я, снова откашлявшись, проговорила ему вслед:

- Все нормально?

Я слышу, как за дверью он останавливается, медленно поворачивается, заходит в гостиную. Мы ни разу не говорили об Алене, ни разу не выходили за рамки светского обсуждения наших встреч, потому что это не мое дело и я очень уважаю в Саше его качество ни с кем никогда не обсуждать его женщин, это достойно. Но тут, видимо, было что-то в моем тоне, заставившее Сашу посмотреть на меня долгим испытующим взглядом. Затем он медленно и с расстановкой проговорил, переведя взгляд с меня на компьютер и обратно:

- Странный выбор: спросить, когда перед тобой открытое письмо.

- Давно сделанный выбор, Саша, не читать чужих писем.

Саша долго смотрит в ответ взглядом, в котором я не могу прочитать даже его настроения, а потом приближается ко мне, наклоняется поближе и вздыхает:

- Мой выбор тоже сделан очень давно, как же ты не видишь.

Он проводит рукой по моей горячей щеке и продолжает тоном, позволяющим мне трактовать его вопрос и как продолжение разговора, и как простой вопрос о самочувствии:

- Ну, милый мой, ну что ты?

Я решаю всё выяснить и говорю:

- Просто все эти фотографии. Коротко стриженные брюнетки везде, везде, везде.

Саша садится на краешек и улыбается:

- Маленький, я был женат на голубоглазой блондинке, по всем канонам. Что же удивляться, что потом был период, когда хотелось совсем другого?

- Прости. Я… Я ерунду говорю, просто…

- Просто ты не в себе. – Целует он меня в лоб и встает, - лежи, я принесу аспирин.

Болела очень долго, отменила всё в Москве, оттуда ругались.

А я лежала с температурой много дней, а Саша уходил по делам, на встречи, туда-сюда, но до безумия трогательно старался приходить ровно каждые 6 часов, чтобы снова дать мне таблетку. И сидел со мной хотя бы по полчаса, пока я не усну или пока ему совсем позарез не нужно будет бежать, гладил по волосам, что-то говорит тихо-тихо. Постоянно что-то мне приносил, готовил здоровую еду. И был рядом. И чувствовал меня. И не было заметно его усталости, которая, понятное дело была, был он. Рядом. Внимательный как никогда. Контролирующий каждую мелочь.
Только на той неделе вылечилась и срочно улетела в Москву. До сих пор здесь.

@темы: Петербург

---

хм

Не спится, кровь бурлит почему-то, разбрасываюсь ночью по кровати развевающимся флагом на ветру, верчусь-верчусь..
Александр, тоже неспящий под боком, говорит, что это полнолуние.
А тем временем в город приезжает его в прошлом безумная страсть Алена.

---

back from the sea

Приехала загорелая, с выгоревшими волосами, с соленой кожей, с кучей морских фотографий в коробке с трогательной надписью «Photos», из другой страны, из другого ритма.
Приехала к Александру. Поругались сразу из-за какой-то ерунды, в тот же день, даже не поговорив толком. Разбежались по комнатам.
Сижу каких-то несколько минут и понимаю: ну что за глупости? Вхожу к Саше, обнимаю его молча сзади. Он сразу отзывается усталым голосом, с готовностью насмешливостью сводя на нет наш дурацкий спор:
- И кто тебя научил спорить с мужчиной? Это тупиковый путь развития.
- А это такие непредвиденные бонусы. Как чрезмерная язвительность, из-за которой в мои лет 15-ть папа решительно заявил, что замуж меня никто брать не решится. Но даже при этом я скучала по твоим выстрелам мудрости, вот как сейчас.
- Со мной очень, очень трудно. – вздыхает Саша.
- Зато как же хорошо.
- Мелодия моей жизни, - горьковато усмехается он, – «с тобой хорошо, но трудно».
- Хорошая мелодия, что ты усмехаешься.
- Ты ушла, я представил, как ты там в комнате садишься в кресло, и подумал: ну какой же я везучий мерзавец, – продолжил он, положив голову на мою руку. – Снова тебя представил, и ещё громче то же.
- А это моя мелодия – «ты слишком хорошая».
Саша кивает и, не шевелясь, целует меня в предплечье.
- Да ну их, - обнимаю я ещё крепче его плечи. – Какая разница, что это за мелодии по отдельности? Они ведь хорошо вместе звучат, если запустить, так?
- Ласточка, образное мышление в речь?
- Не только же тебе блистать! Или так говорить – тоже тупиковый путь?
- Уже исправляешься. - улыбается Саша, наконец поворачиваясь ко мне, и, долго глядя на меня, продолжает, - от меня многого ждут.
- В смысле? Кто?
- Там, наверху. Если тебя дали.

@темы: Петербург

---

мск и нет

Когда в 2 часа ночи идея выйти из дома, сесть в машину и поехать далеко за город смотреть на звезды не кажется странной или нестоящей - это прекрасно. Это изумительное безумство, которое так приятно было вчера ночью с Александром себе позволить.
А сейчас я в Москве, просаживаю деньги на ледяных коктейлях в кафе и барах, и завтра уже улетаю на море.
А мне звонит Саша и говорит:
- Представляешь, Ами, я проснулся, касаясь своего плеча губами. Случайно. Своего плеча. Губами. Своего!
- Саша, это невероятно романтичная новость для того, чтобы мне сообщить!
- Нет, милый, совсем нет. Мне так не понравилось. - Морщится на том конце Александр.
- Что? Твоё плечо?
- Да.
- А мне нравится. Очень, - признаюсь я.
- Ну, конечно, - капризно будто бы не верит он. - Но продолжай меня обманывать в этом вопросе, ладно? А то меня постигло такое разочарование.
- Ерунду говоришь. Но твоим красивым хриплым голосом я готова и ерунду слушать.
Я улыбаюсь, думая про себя: неужели он, такой взрослый и уверенный в себе, переживает из-за этой моей поездки, неужели ревнует?
- Ами? - вкрадчивым голосом отрывает меня от этих мыслей Александр.
- М?
- Не исчезай надолго. - после некоторой паузы отзывается он, произнося одни из самых главных сказанным им когда-либо мне слов.

@темы: Москва

---

поперек

После долгого телефонного разговора с подругой весьма легкого поведения, но при этом ужасно смешной и отзывчивой в душе девушкой, смеясь, вхожу к работающему Александру:
- Саш? Скажи, в какой момент тебя перестали волновать поцелуи? И стали только, увы, необходимой дорогой к сексу? По мнению моей подруги, это называется взрослением. И вот оно у нее наступило.
- И с ней в том числе ты едешь на море? Как бы ты не вернулась совсем «взрослой», с такими-то наставниками.
- Ну, озвучь свод правил: не поддаваться ни на чьи кроме твоих провокаций и далее по списку… - Сказала я, присаживаясь на подлокотник его кресла.
- Ты сама мне говорила про «даны строчки – пиши поперек», а теперь хочешь от меня правил? А что касается поцелуев. В какой-то момент хотелось просто случайного секса. Момент наступил уже в зрелом возрасте, сознательном, так что было несложно. Но я ту зиму не помню и помнить не хочу. Потом устаканилось. Суть осталась прежней, но теперь вгонялась в принятые рамки и со стороны будто было серьезно, а мне же в свободе полета виделся верх зрелости. А потом, - он наконец улыбнулся, - захотелось просто обнять и согреть. И в этом даже для себя неформулируемом, но явственно витающем в воздухе «не выскальзывай из рук» всё то показалось – закономерно, конечно, - очередным ребячеством.
Я, дослушав, прижалась щекой к его щеке и вздохнула:
- Ты ведь понимаешь, что эти слова сильнее всяких правил?
А Саша чуть подается назад, испытующе смотрит на меня снизу вверх хитрыми блестящими глазами и целует в щеку:
- Меня провоцируют твои ямочки – на решительные меры.
Я обнимаю его руками за шею, а он говорит:
- Знаешь, что я люблю?
- Что?
- Когда скидывают белые платья.
- Вот как?
- Да, - говорит Саша и манерно отворачивается в сторону. – Главное почувствовать момент.
- В самом деле? – смеюсь я, глядя на свое белое короткое платье.
- Да, - тверже говорит он. – Почувствовать момент. А дальше уже только шорох ткани.
- Ну, раз так…

@темы: Петербург

---

а пока

Я улетаю во вторник в Москву, и сразу же оттуда на море. На неделю. С друзьями. А Саша остается здесь, в Петербурге, потому что работа, потому что переговоры, потому что много ещё всяких «потому что».
А пока мы катаемся на трамваях, туда-сюда. И переходим от упоминаний булгаковской Аннушки с её маслом к воспоминаниям Саши. Он совсем не по-взрослому сейчас весел. И рассказывает много. И улыбается просто так.
А пока я читаю «Анну Каренину» и мы ведем разговоры в стиле Толстого. Александр почтительно кланяется мне (что, как и всякий красивый жест или изящная манера, удается ему на все сто, он органичен, красив и грациозен в этом, словно всю жизнь именно этим и занимался), а я подаю ему руку в знак приветствия (что у меня, думаю, получается скорее забавно, нежели серьезно; впрочем, мы сейчас почти всегда вместе, так что мои приветственные жесты редки).
А пока в наше такое толстовское поведение так прекрасно вписывается Юсуповский сад. И дворцы. И город. И мы.
А пока я спрашиваю Сашу, а какова в его представлении идеальная жизнь. А он серьезно отвечает: «А, кажется, она и есть». А подумав, добавляет: «Только бы ещё самолетик свой». А потом, ещё подумав, возвращается к сказанному: «Да, она уже». И, глядя на меня: «И ты бы могла мне не верить, как не верят многие. Но ты сегодня проснулась с улыбкой. Значит, понимаешь, что есть счастье. Значит, можешь поверить». Понимаю. Верю.

---

усадьба?

Мы почти месяц прожили с Александром за городом.
Далеко. В деревянном доме, в котором так долго заряжались мобильные телефоны. На стенах то тут, то там иногда мелькали ящерицы, хоть Саша и убеждал меня, что это одна и та же - хозяюшка. Где можно было по утру есть ягоды, снимая их перепачканными их соком руками с куста или с земли. Где на мокрую кожу тут же лепились жужжащие комары. Скрипело крыльцо. А на кровалях были разноцветные покрывала.
Там был медленный интернет, который с такими усилиями вымучивал каждую страницу, что её потом было жалко закрывать. Да и то он был только на ноуте Александра. Я сидела со своим, переводила огромные тексты, и совсем не нужно было никакой связи с внешним миром. Хотя о чем же я? Причем здесь переводы? И внешний мир? Вот ерунда.
На велосипедах мы ездили до ближайшего магазина за сигаретами, неспешно и далеко. А можно было бежать по лесу, не разбирая дороги, куда гляза глядят. Бежать вперед. Перепрыгивая через ветки, отмахиваясь от насекомых. Просто бежать. Чтобы упасть потом на поляне на землю рядом и тяжело дышать, чувствуя приятную усталость. А вокруг тишина и жужжание, шорохи, запахи. И не было никого. Даже соседей. Даже машины было не вижно за кустом, так что, считайте, не было. Не было гонки, обязательств, приличий. Саша с утра мог пить любимый кофе с коньяком, а потом неспешно смотреть, как насекомые сбегаются на разлитую у крыльца сладость. А если он выбирался быстро из постели по утру, то на мой вопрос, доносящийся до него откуда-то из его подмышки "Ты куда?" он смеялся:
- Никуда, милый. Спи. Я сейчас.
- Ну, Саша.
- Вылить твое молоко из блюдца. Как будто ежики.
Он никуда не ушел, остался лежать и смотреть со мной на утро, неторопливо заглядывающее в окно. Но молока на крыльце не осталось. Я не знаю, успел ли его вылить Саша, или правда это был ежик. Или стадо ежиков. Я даже не стала спрашивать. Мы только улыбнулись, увидев пустое блюдце.
Мы покупали вино и сидели на пляже, под тенью деревьев, безо всякиз пледов, безо всего. И никаких планов. Только щёлк крышкой ноутбука, вот и закончен рабочий день. Можно идти. Куда? А куда угодно. Александр брал купленные этим летом удочки и пытался ловить рыбу. Я могла заняться чем угодно. Например, читать. Или нет, перебирать его волосы. Чем не занятие? И мы глубокомысленно смотрели в небо.
- Это обязательно, маленький, понимаешь? - говорил Александр. - Когда живешь на берегу, нужно первым делом научиться этому взгляду.
В кои-то веки прозрачный лак или его отсутствие на ногтях, что так умиляло Сашу. На руках никаких колец, только если ягодный сок. На шее также могут мерцать только капельки дождя, никаких бус и подвесок. Когда шел дождь, у меня привычно завивались волосы, и Саша смотрел пристально:
- Лени, ты кудрявая совсем крошечная. И глаза, как у олененка. Лени - мой олененок. Поцеловать тебя что ли?
Расслабленность. Спокойствие. Отсутствие мыслей о том, что на улице растрепались тщательно уложенные волосы или что ветер заглянул под легкомысленную юбку. Ничего такого. Только. Обласканная солнцем и друг другом блестящая кожа, мерцающий огонь в глазах, руки в ягодах и все настоящее. Концентрат жизни в тихом деревенском уединении, вот ведь как.
Слезы в глазах только от соленого ветра в лицо. А по утрам Саша умывал меня и себя холодной водой, а потом я целовала его в стекающие по лицу капли, пока его рука запутывалась в моих волосах. И никаких полотенец, почти.
Сосиски изысканно украшались Сашей еловыми веточками. Какая двусмысленность. Принимается. Смысл раз: Саша украшал сложное блюдо Сосиски, положив на тарелку еловую веточку. Смысл два: Саша украшал и делал приятной любую трапезу, просто будучи рядом. Так. А я нанизывала бутерброды на палочки, чтобы были канапе.
Саша целовал мои обветренные губы, и они переставали ныть. Мы танцевали на берегу, в стороны разлетался песок, а потом, например, начинался дождь. И мы продолжили танцевать. Или бежали домой, смеясь и промокнув до нитки. А ведь не нужно никаких лосьонов, придающих мерцающий блеск, по заверениям рекламы. Кремов, делающих кожу нежной, как у младенца. Нет ничего прекраснее кожи, намокшей под дождем, и прилипшей к ней одежды.
А порой можно было и вовсе не идти домой, и мы оставались на всю ночь на берегу. Говорили и считали звезды, сбиваясь и не волнуясь по этому поводу. Я рассказывала что-то, а Саша смеялся, что мне всегда есть что сказать.
- Всегда есть, о чем поболтать, - поправляла я. - А вот ты, что ни скажи, всё веско. И записать хочется в боязни не запомнить. А мое - так, мимо, мимолетом.
- Мимолетом, - усмехнулся Александр. - Ты счастье. Я раньше думал, что счастье - это особенность восприятия человеком мира. А сейчас мое счастье - это расстояние до тебя, только наоборот.
- Наоборот?
- Ну, Лени, ты же математик, и потом, логика у тебя, мой хороший, в крови! Я не буду объяснять. И, кстати, без упреков: я всё помню, милый, все твои "мимо". И то, как едва уловимо дрожала твоя рука, когда ты, проснувшись на следующее утро после нашего знакомства у меня, подносила руку с сигаретой к пепельнице на кухне.
У меня не хватает слов, я сбивчиво говорю про его синюю рубашку в тонкую полоску тем вечером, когда мы встретились, а он улыбается и, закрывая глаза рукой, перебивает:
- А ещё ты сегодня под утро спала на левом боку, и поэтому слева у тебя очаровательно загнулись ресницы.
Он открывает глаза, смотрит на меня и смеется, мол, а что я говорил. Я качаю головой и выдавливаю только:
- Как же я...
И не заканчиваю, ибо что такое слова? Саша это знает. И просто, смеясь, целует меня в ухо, а я щекочу его щеку ресницами. Вот и весь разговор.
Да чего тут говорить?
Только одно. Напоследок.
Из того, что врезается в память раз и навсегда: сбивчивое дыхание, полумрак, шуршание простыней, весь мир в этом клубке, глаза в сантиметрах, беспорядочные касания влажно-сухих губ и отскакивающие от натянутой горячей кожи капли прохладного дождя, врывающиеся сюда прямо из окна, откуда-то будто с луны.
Незабываемо.

---

from the past

У Александра много знакомых, но близких друзей мало, он закрытый человек. Но одним из именно друзей, а не приятелей, является Дима. И сегодня Дима пересказал мне с позволения Саши один их разговор. Это была первая неделя нашего с Сашей знакомства, Александр тогда предложил Диме встретиться и душевно выпить водки.

- Ну что, Саша? – Разливая, спрашивает Дима.

- Влип. Во-первых, ее зовут Амелфа. Во-вторых, ей девятнадцать. В-третьих, она живет в Москве. В-четвертых, сейчас она у меня. Ну что я, в самом деле?

- Так, спокойно. В плюсы положения записываем водку – однозначно. Ещё что?

- Сердце, - улыбается Саша. – Оно работает.

@темы: Петербург

---

домашнее

Ещё несколько недель гонки позади. Я много чего доделала в Москве, освободив себе – надеюсь – во многом летние месяцы хотя бы от сильных авралов. Суетилась, ныла, что хочу уехать, а когда дел стало поменьше, проявились друзья, которые помнят, любят, с которыми хорошо. И я даже осталась ещё на 4 дня в столице не по делам, а ради них. И было хорошо. Были шашлыки, шампанское, песни, были кино и долгие разговоры на тесных кухнях, моя крохотная машинка вновь была до отвала заполнена людьми, и громко играло радио. Я все-таки эгоистка. Вокруг меня такие люди, а я…

А я вернулась в Петербург. На самолете, ибо с поездами летом швах.

И стала орудовать на кухне, желая испечь пирог с вишней. По-деловому надела фартук, достала распечатанный из Интернета рецепт и телефон (для консультаций с более опытными в кулинарии подругами), выставила с кухни Сашу, который не роптал, только посмеялся уже на пороге:

- Милый, ты ведь не умеешь готовить?

- И что? – С мягким вызовом отозвалась я, ожидая продолжения.

- А то, что фартук носят не вместе, а вместо. Вместо, маленький. И тогда все прощается.

Я старательно мыла вишню, доставала продукты и самозабвенно названивала с вопросами по всей телефонной книге. И вот, моральные приготовления окончены, я в предвкушении потерла руки, достала большой пакет с мукой и он… выпал у меня из рук. На пол. Мука по всей кухне. Красивым белым облаком оседает повсюду.

В этот момент – я не знаю, каким чутьем ведомый, - входит Александр. Я судорожно думаю, как это убирать. Саша молча стоит у порога несколько секунд, потом присаживается на корточки и начинает рисовать пальцем на рассыпавшейся муке. Затем встает, берет со стола разные фрукты и разбрасывает их по полу, вписывая в написанную пальцем картину. Я смотрю на это широко раскрытыми глазами:

- Саша!

- Врожденное чувство прекрасного, Лени, ничего не поделаешь, - не отрываясь от т.н. творчества говорит Саша.

- Сашка, но это же потом уби… - Начинаю я, но меня обрывают.

- Тсс! Милый, - поднимает на меня взгляд, стараясь оставаться серьезным, Саша, - ну, милый, тебе ли не знать, что такое творчество? Тебе ли объяснять, как важно его не спугнуть?

Я смеюсь, и со словами: «Меня учили на ИЗО в школе, что у картины должен быть фон, желательно не белый» достаю корицу и красный перец и, тоже присаживаясь, под одобрительным взглядом Александра начинаю посыпать ими пол, разукрашивая какие-то нарисованные Сашей элементы. Занятие захватывающее. В какой-то момент мы встали, огляделись вокруг, Саша перевел взгляд на меня, придирчиво осмотрел меня с ног до головы, а потом беззаботно засмеялся:

- Маленький, ну когда же ты начнешь меня слушать? Я же говорил: фартук вместо, а не вместе. Ты вся в муке: теперь смотри, сколько всего снимать придется. А можно было бы эротично скинуть только фартук!

- Ты тоже в муке, любезный Саша, - стала парировать я. – А тебе вон сколько всего с себя стаскивать. Я же не могла тебя в этом деле бросить!

- Женщины! – Развел руками Александр, - как же вы не понимаете! Ты могла мне подать пример, улавливаешь смысл? Я бы справился гораздо быстрее, чтобы тебя догнать!

- Мужчины! Скорость, скорость, скорость… - Сказала я и демонстративно неспешно положила ему в рот вишенку, а ещё несколько повесила за веточки себе на уши.

Саша дожевывал свою одну и, не отрываясь, смотрел на меня. Я вызывающе подняла голову прямо к его лицу:

- Ну что, что-то не нравится?

- Можешь, когда хочешь, - имитируя преподавательскую интонацию, отозвался он и поцеловал…

Да, вишню потом и я ела. Вкусно.

@темы: Петербург

---

20

Здравствуйте, меня зовут Амелфа Караваева, меня недавно стукнуло по голове цифрой 20 в качестве моего возраста, и я вернулась в Санкт-Петербург.

Франция была изумительна. Так изумительна, что ах.

Я работала, я загорала, я ела круассаны в маленьких кафе на улице, завтракала сырами, я вспоминала французский и была там к месту, была специалистом в интересной мне области. Мне звонил Александр, и писали друзья, интересуясь, что и как. Мне, не спрашивая, клали деньги на телефон. Рассказывали смешное и всячески были со мной.

Накануне дня рождения неожиданно приехали родители. На неделю. И было прекрасно. Мы вместе праздновали, я каждый день теперь вырывалась на длительный обед и сбегала с заседаний, ловя маму за кофе или выискивая отца в море. Они жили в другой гостинице, но мы ночи напролет пили вино и говорили.

А через 4 дня ещё более неожиданно приехал Александр. С фантасмагорических размеров букетом красных роз.

Там наконец и состоялось его знакомство с моими родителями. Поскольку это не было актом запланированным, а было целиком на эйфории и головокружении, всё прошло естественно и прекрасно. К концу ужина мы вчетвером уже говорили как старые добрые знакомые и не было неловкости ни из-за разницы возрастов, ни из-за самого факта присутствия незнакомца за столом в роли таинственного избранника их дочери. Папа, конечно, помалкивал. Но тоже почти дружелюбно. Мама какое-то время кололась, но Саша достойно держал оборону, чем вызвал ее к нему уважение. Оставшиеся совместные несколько дней прошли совсем свободно.

Потом уехали родители, а Саша остался со мной до конца месяца и, соответственно, моей там работы. Мы ночами гуляли по берегу, по камушкам, сидели на пирсах или ели фантастические морепродукты в ресторанах, бродили по улочкам и смеялись. Мы просыпались на широченной, громаднейшей кровати ровно посередине, рядом-рядом, занимая куда меньше, чем ее половину. Мы измазывались брусничным мороженым во время моего обеда, а, возвращаясь на конференцию, я обнаруживала с сумке записку или круассан или шоколадку.

А потом мы прощались в аэропорту, Саша оставался в стране ещё на 6 часов в ожидании своего рейса, а я улетала в Москву. Прощались всего на несколько дней. И прощались светло, без обычной досады, присущей отъезду откуда-то, окончанию чего-то. Потому что это путешествие было только трейлером к будущему, и это так явственно чувствовалось, что я улыбалась. И Александру, и потом в самолете. И если предыдущие полгода мы как-то вписывались в жизни друг друга: банально, я в его квартиру, он в мои привычки, то Франция – это наше, это мы. Это будет первым нашим общим воспоминанием, только нашим, созданным нами, прожитым нами, прочувствованным и оцененным. Наше. И такое путешествие может означать только начало.

А пару дней назад я вернулась из Москвы, где отчитывалась по работе и сдавала частично сессию, в Петербург, опять после нескольких суток без сна, опять после беготни. Александр усадил меня на диван, сам присел передо мной на корточки, уперся подбородком в наши сцепленные руки, я смотрела на него, смотрела, а он смотрел на меня, молча, иногда прижимаясь губами к моим рукам. И дышалось так легко, я улыбнулась:

- Как же хорошо. Как по-настоящему. Не нужно играть, не нужно соответствовать, просто хорошо, так хорошо, Сашенька!

Александр улыбнулся одними глазами, а я продолжила:

- Это ведь и есть…

Я не знала, как закончить вопрос. Это ведь и есть самое-самое? Это ведь и есть самое подлинное? Это ведь и есть любовь?

Но Саша понял. Он, почти не приподнимаясь, обнял меня за талию, уперся лбом мне в живот и прошептал:

- Да, любимая. – И плавно проведя носом от пупка до самого моего носа, выдохнул почти неслышно, - это и есть.

Любимая.

@темы: Петербург, Москва

---

guess who?

Александр вернулся, вечером мы уже сидели со знакомыми в кафе, и речь в связи с последними событиями в России зашла о правителях разных эпох. Я молчала, ибо предмета, который я знаю хуже истории, просто не найти, каюсь. Молчала и с изумлением наблюдала, как Саша со своим скептическим отношением в пустым спорам на Александре III вдруг ввязался в дискуссию и, будучи невероятно подкрепленным в этой области как образованием за плечами, так и собственным интересом, стал навылет кидать факты. Смотреть было приятно, он если делает что-то, то так красиво. Вот даже спорит с достоинством.

И все же дома я поинтересовалась:

- Я не помню, чтобы ты так увлеченно о чем-то спорил.

- Тут проходит та грань, за которой я боюсь шутить и не могу молчать. У меня там родственник среди погибших при Александре III, вот такие дела.

- Ого. Я не знала.

- Ты не знаешь, маленький, совсем истории, но там нелепость. Не сражение, а нелепость. Армия была, и нету. И тут шутить… Не при мне точно.

- Ты поэтому историей увлекся в свое время, поэтому юрфак?

- Юрфак олицетворял собой благополучие в глазах моих родителей, а для меня стал возможностью удовлетворить свои амбиции. А история – да, меня воспитали в среде, где чтят свое происхождение, что ли. Ну, - улыбнулся он, подбирая пример, - у вас математика из поколения в поколение, а у меня в семье было принято знать свои корни.

- Дворянское гнездо, - понравилось мне.

- Я быстро оттуда вылетел. – Не стал спорить Саша.

Узнавать и узнавать. Узнавать и узнавать.

@темы: Петербург

---

morning

Я приезжаю в Петербург, вываливаюсь сонная, ибо полночи за ноутом пыталась работать, из вагона, а на платформе Александр, что являет собой событие прямо таки невозможное.

- Саша? – Удивляюсь я.

- Привет, мой хороший. Как ты?

- Саша, ты себя хорошо чувствуешь? Ты да на ненавистный вокзал? Да с утра?

- Ненависть – не мое чувство, - поморщился он, - но да, на вокзале предпочитаю не быть. Я приехал тебя поцеловать, потому что через два часа улетаю в Новосибирск, то есть уже должен быть в аэропорту.

- Все в порядке? – Насторожилась я.

- Да, это пока просто работа. Я на день, надеюсь. Вот, держи ключи от машины, поедешь домой.

- Я волнуюсь, когда на чужих машинах езжу.

- Ну, Лени! «Чужих»! Скажешь тоже.

- Ну, я боюсь помять твою красивую машину.

- Тогда, думаю, тебе не стоит сбивать столбы, мой маленький, - улыбнулся Саша и обнял наконец меня.

- Тебя отвезти? Давай я...

- Нет, милый, езжай домой. Ты спать хочешь, а меня такси ждет. – Он внимательно всмотрелся мне в лицо и спросил, - не могу понять, ты просто спящая красавица или ещё грустная?

- А если грустная? – Улыбнулась я.

- Ну, тогда я разве что могу на тебе жениться. Чтобы ты поняла, что бывает ещё хуже. – Засмеялся он.

- И как ты только женился в свое время, Саша, с такими-то навыками в области делания предложений? - Потягиваясь в его руках, спросила я.

- Не волнуйся, - слегка усмехнулся он. - Пока я продемонстрировал тебе только навык устрашения. Как в детстве детей волком пугают, помнишь? Ну конечно, помнишь, маленький, - подался он вперед, акцентируя внимание на последнем слове. – Ну вот я твой волк. Страшно?

- Страшно, что ты там задержишься, и я уже уеду во Францию.

- Я волк, но не настолько, милый мой, хороший. Пойдем.

@темы: Петербург

---

it'll be fine

Саша невозможно мил, когда в споре о чем-то все шумят, шумят, а потом приходят к чему-то более-менее окончательному, а он хмурится: «Ну Тобаго, да. Сказал же уже». К нему едва ли ещё когда слово «мил» применимо, к нему как к человеку, а не в отношении других, скажем, людей (ко мне, в основном). Но в такие моменты он именно мил, хоть и фырчит.

У него ангина и все те же проблемы беспомощности в отношении дорогого ему и по совместительству просто очень хорошего человека. И этот май ещё с Москвой надвигается.

Прорвемся.

Да, у меня поезд через пару часов. На день в Москву – поздравить прекрасного друга с рождением сына. Сына! Подумать только! Ну и на работу заскочить. Но я совсем ненадолго. Я даже ночевать в Москве не останусь. Сразу сюда.

@темы: Петербург

---

by the way

Да, кстати.

В Москве мне за день по блату сделали визу, и во Францию я еду.

А деньги, какие мне обещали заплатить за один этот месяц, я и в руках-то никогда не держала такой суммой! Это радует.

Только сейчас зарываюсь в работе, ибо сделать до отъезда нужно ого-го сколько. Давно так не разывалась с программированием, забытое ощущение - листочки со схемами повсюду, куча открытых окошек на компьютере и голова закипает. Мне бы с Александром быть, а я с привезенным из Москвы выданным фирмой ноутом.

А ведь я весь май буду во Франции, на побережье. А Сашка здесь. И в Москве. Один. И в таком, простите, дерьме.

Подумать страшно. Мурашки бегают.

@темы: Петербург

---

i'm back.

Я вернулась вчера поздно вечером в Питер.

Приехала, а около дома – Александр. На руках у него покачивается спящий Ваня, а вокруг носится Маша и что-то напевает, в пухлой курточке и смешных штиблетах. И они оба, и Ваня, и Маша, с ним. Под колпаком его внимания, тепла. Они меня ещё не видели, а я смотрела на них издалека и улыбалась: как же я хочу туда, в этот ореол их близости, их сиюминутной идиллии. Я подошла ближе, ко мне бросилась Маша, проснулся и спустился на землю Ваня. Мгновениями позже я долго не могла оторваться от Саши, и мы стояли, теребя оба одной свободной рукой головы его племянников.

А потом мы вчетвером пошли домой. Пока я разбирала какие-то вещи, Саша уложил детей спать. А когда он вышел из комнаты, я улыбнулась:

- Ты будешь удивительным отцом. Будешь носить на руках свою любимую дочку, а мальчик… он так будет тобой гордиться.

- Буду ли, маленький? – Скрыл он свое сомнение ответной улыбкой.

- Будешь, Сашенька. Конечно, будешь.

- Не знаю. Мне 33, и мне осознание себя отцом чего-то так далеко и неизвестно. Но куда дальше от меня люди, которые отрицают появление ребенка как такового, это срабатывает на полное отторжение, сам себе удивился.

- Ну, мало ли, кто что думает. Пожить для себя, устроиться, не обременять ничем, а потом на это накладывается боязнь, что ребенок разрушит их тщательно выстроенный мирок.

- Ерунда. – Рьяно отмахнулся Саша, – отношения рушатся и без детей. Это вопрос желания их сохранить и смелости взять на себя ответственность.

- Моему папе было 35, когда я родилась.

- Вот и назвали тебя не по-человечески. – Ласково усмехнулся он, обнял меня смеющуюся и заговорил сверху, - представляешь, милый, быть родителями.

А я улыбалась ему в свитер, пахнущий кофе, и наконец сознавала, как же всё время, проведенное в Москве и забитое до отвала суетой, я хотела сюда, к нему.

Сюда.

Чтобы не нужно было отшучиваться и щериться. Искать нужные слова. Чему-то соответствовать.

Чтобы дышать в свитер. Полночи разговаривать обо всем, скатываясь с обыденности на философию и обратно с невероятно чувственного и высокого до неподобающе откровенных шуток. А оставшиеся полночи почти молчать, глядя на то, как рассвет спускается по стенам на простынь и танцует на коже.

@темы: Петербург